Моя чужая дочь - Страница 111


К оглавлению

111

Она позвонила мне в «Маргаритку» и на одном дыхании выпалила новость:

— Я ее нашла! Она в Лондоне!

Ноги подкосились, и я опустилась на пол за прилавком, полумертвая от шока. Столько лет… столько лет прожить в двух шагах от родного ребенка.

На первую нашу встречу в кафе Луиза принесла вырезки из газет. История о младенце, в буквальном смысле выброшенном на помойку, прогремела на всю страну. А я ни газет не читала, ни новости по телевизору не смотрела. Слишком была занята — зарабатывала деньги на лечение дочери.

— Не надо быть нобелевским лауреатом, Эрин, чтобы догадаться — если твоя дочь осталась жива и ее нашли, то что-нибудь в газеты да попало. — Луиза привычным жестом отправила рыжую прядь за ухо.

— Они ж говорили, что она больна… — в сотый раз повторяю я, чтобы Луиза, не дай бог, не заподозрила меня в сговоре с Фредой и Бекко. — Обещали, что я смогу ее забрать, как только ей станет лучше. Сказали, что она в больнице… я и поверила.

Я не уберегла свою малышку, но могла ли я что-то изменить? Я сама была ребенком — и полностью в их власти.

...

5 января 1992

НОВОГОДНЯЯ НАХОДКА. МЛАДЕНЦА ВЫБРОСИЛИ ВМЕСТЕ С МУСОРОМ

В контейнере с мусором вчера была найдена девочка нескольких дней от роду. Случайный прохожий, пожелавший остаться неизвестным, около трех часов дня услышал детский плач и сообщил полиции.

Малютку, отправленную в больницу Св. Томаса, медперсонал окрестил Фелисити. «Несмотря на такое трагическое начало жизни, это на удивление жизнерадостная девочка», — рассказала нашему корреспонденту одна из нянечек. Полиция провела расследование в районе, где обнаружен младенец, однако поиски матери результатов не принесли. Офицер полиции, в чьем ведении находится данное дело, выразил озабоченность судьбой матери и пообещал ей всяческую поддержку.

Фелисити. Фелисити, твердила я про себя, выскакивая из дома в шесть часов утра. Роберту я соврала, что поеду на ярмарку, и он обещал присмотреть за Руби.

Зажиточный пригород, очень зеленый, с ухоженными живыми изгородями и, конечно, гирляндами китайских фонариков на Рождество. Дом Фелисити мне понравился — изящный, белоснежный, с черной росписью по фасаду. Во дворе припаркован «вольво-универсал». Без десяти восемь из дома вышла мама Фелисити — в одной руке школьный рюкзак, другая отчаянно машет, поторапливая дочь. Она гораздо больше, чем я, похожа на маму: волосы уложены в аккуратный узел, удобные туфли на плоской подошве. А потом на крыльце появилась Фелисити, самая обычная школьница, с галстучком, в черных брючках, подметающих сырую землю. Самая обычная — но моя! Неспешно открыла дверцу, с удобством устроилась на переднем сиденье — и «вольво» сорвался с места.

Я поехала следом, стараясь держаться как можно ближе, а дышать как можно глубже — вдруг вместе с бензиновыми парами до меня долетит и запах дочери. Через пятнадцать минут мы затормозили у школы. Фелисити вышла из машины и зашагала к школьным дверям — без прощального поцелуя матери.

Мне тоже не довелось целовать тебя на прощание, дорогая.

За день я видела ее еще три раза. В половине одиннадцатого, когда прозвенел звонок, Фелисити во главе клина из пяти девчонок пересекла двор, направляясь к зданию школьной лаборатории. Она была самой хорошенькой, самой высокой и, без сомнения, самой популярной — остальные сопровождали ее, как фрейлины королеву. Я не уловила ни единой черточки дяди Густава. Холодный ветер разметал по плечам золотистые волосы.

Где ваше пальто, юная леди?!

На обед Фелисити сбегала в кафешку за два квартала от школы. Я тоже взяла себе гигантскую порцию жареной картошки и, прислонившись к стене, смотрела, как Фелисити с подружкой уписывают жареную рыбу с картошкой, болтают о мальчишках, пьют кока-колу и умирают от хохота.

Горячая волна затопила мое сердце: Фелисити счастлива.

И наконец, я увидела ее без двадцати четыре — она слонялась по улице перед школой, дожидаясь мать. Многие из ее одноклассников уехали на школьном автобусе, а Фелисити, к моей радости, забирала мама. Швырнув рюкзак на заднее сиденье, девочка чмокнула мать в шею, и они уехали.

Я проводила «вольво» взглядом. В следующий раз возьму фотоаппарат.

— Йорки не делают из истории Фелисити тайны. Они даже принимали участие в ток-шоу, посвященном проблемам приемных родителей подкидышей с неизвестным прошлым. Сказали, что этот вопрос их меньше всего волнует. Главное — понимать и любить этого ребенка.

— Правда?!

Какие молодцы. Фелисити Йорк, безмолвно повторила я полное имя своего ребенка. Красивое имя. Такое же красивое, как и моя девочка. Я представляю ее в мусорном баке. Я представляю ее на руках чужой женщины.

— Луиза… Ты ведь не расскажешь Робу.

Это не вопрос, и Луиза округляет глаза.

— Конечно, нет. С какой стати? Я не причиню боль ни ему, ни Руби.

Я благодарно киваю. Мы расправляемся с панини, истекающими чесночным соусом, и болтаем о пустяках, перекрикивая шум кофеварки, и любуемся серебристыми струями дождя на окнах. А потом прощаемся, потому что меня ждут дома.

Руби в пух и прах громит отца на «Плейстейшн». Роберт катается по полу умирающим жуком, стонет и выкидывает белый флаг, падая пузом на джойстик.

— Ха! Слабак! — торжествует Руби и щекочет его большим пальцем ноги.

Цапнув ее за ногу, Роберт в ответ щекочет пятку дочери. Война щекотки идет не на жизнь, а на смерть — у меня нет шанса привлечь внимание бойцов. Я разбираю на кухне продукты, которые купила на обратном пути из кафе, и думаю, не догадается ли Роберт, что я встречалась с Луизой. Вдруг уловит аромат ее духов, или ее словцо, сорвавшееся с моих губ, или отзвук ее поцелуя на моей щеке?..

111