— Хорошо б, коли так. У меня ж еще трое. В садике и в школе. — Она вынимает пачку сигарет из сложенного верха коляски, закуривает и выдыхает дым прямо на младенца. — Детки-то есть?
Натан злобно пинает колесо, и младенец снова заходится в крике.
— Нет, — отвечаю я.
Мать дубасит старшего, а я смотрю, как малютка сучит ножками внутри тонкого розового спальничка, и думаю о том, что однажды по этим ножкам тоже съездит материна ладонь.
— Хочу пи-пи! — Натан приплясывает, зажимая пах то одной рукой, то другой. Щеки у него горят, а на шортах, я вижу, расползается мокрое пятно.
— Да что за черт, Нат! Ты ж только что ходил. — Она близоруко щурится в сторону туалета по ту сторону игровой площадки. — Иди за дерево, а то пока я Джо-Джо из коляски вытащу…
Натан мотает головой, мычит и хватается за попу. Мальчонка уже красный как рак, долго ему не удержать все, что просится наружу. Мать дергает его за руку, впивается ногтями в детскую кожу, а мне кажется — прямо в мое сердце.
— Давайте помогу, — предлагаю я.
Женщина так и замирает на полусогнутых ногах, приподнявшись со скамейки. Смотрит на извивающегося сына, потом на Джо-Джо.
— Приглядите за ней? Я мигом. — Она выплевывает горящую сигарету, и та исходит дымом под коляской.
— Да-да, конечно!
Моя ладонь уже лежит на ручке, легонько покачивая коляску. Вопли Джо-Джо заметно стихают, сменяясь удивленными всхлипами, словно малышку никогда не укачивали. Ее мать тащит Натана через площадку и скрывается в низеньком здании с бетонными стенами в разноцветных граффити.
— Ш-ш-ш… Ш-ш-ш…
Я склоняюсь над Джо-Джо, она умолкает, беззубо улыбается. Сунув кулачок в рот, запрокидывает голову, и я вижу катышки грязи в складке пухлой шейки. Я протягиваю руки и подхватываю малютку под мышки. Качнув головкой, Джо-Джо недоверчиво таращится на меня. А я бросаю взгляд в сторону туалета.
Она сказала — мигом.
Джо-Джо пахнет кислым молоком, отрыжкой и мочой. Подгузник малютки насквозь промок.
— Да нашу красавицу надо переодеть!
Я встаю. Мои ноги больше мне не принадлежат. Я слышу крик Наташи. Никто не обращает на меня внимания. Джо-Джо пускает белую слюну мне на воротник и присасывается к кулачку. Снова крик Наташи. Она плачет и плачет, пока я всматриваюсь в здание позади площадки. Солнце брызжет на нас сквозь листву деревьев, и трава от него в крапинку. Я растираю подошвой дымящийся окурок, Наташа кричит все громче, и я убегаю от ее плача. Прижав к груди изумленную Джо-Джо, я несусь через площадку и прочь из парка.
Руби тянула уже вторую чашку шоколада, и в другой ситуации Роберт непременно пошутил бы насчет ее молочно-коричневых усов. Но сейчас он и дышать боялся — вдруг его девочка рассыплется на кусочки или растает в воздухе.
— Так мама в Брайтоне? — не в первый раз спросил он. Можно было бы и догадаться.
Руби кивнула.
— А ты приехала на вокзал в час ночи?
Еще один кивок. Черные, давно немытые волосы неопрятными прядями качнулись вдоль лица.
— И куда же исчез целый час? Что ты делала?
Руби поднялась, повернула кран и сунула чашку под холодную воду.
— Так… Сидела. Думала. Все такое, короче. — Она опять съежилась на стуле. — Позвонила Арту.
— Все такое?! На лондонском вокзале, после полуночи, — все такое?! (Страшно даже подумать, что могло случиться с ребенком.) Мама хоть представляет, как я за вас переживал? (Ну очень мягко сказано.) А теперь и она волнуется. За тебя.
— Я оставила записку у Бакстера, — бесцветным тоном сообщила Руби.
Роберт попытался пальцем приподнять ей подбородок. Девочка дернулась и уронила голову.
— Почему вы уехали?
Руби пожала плечами:
— Мама так решила. Я не хотела…
Она походила на маленького ребенка, увиливающего от наказания за разбитую тарелку.
— Но мама хоть что-то тебе объяснила?
Руби вздохнула:
— Типа устроим себе каникулы. А когда приехали к Бакстеру, я их разговор услышала — что надо квартиру для нас снять и подыскать маме работу. Она сказала, что убегает в последний раз. — Руби подняла влажные глаза. — Тоже мне каникулы. Ни на пляж сходить, ни хоть монетки покидать с пирса.
— То есть… вы уехали навсегда? — Роберт болезненно скривился. Лучше бы Руби не возвращалась и не лишала его последней надежды.
— А у нас всегда все навсегда.
Луиза появилась в четыре часа утра. Или ночи. По телефону говорила, что в ее приезде нет смысла, но навыки убеждения юриста существенно превосходили ее способность отказывать, тем более спозаранку. К тому же он посулил добавку за беспокойство.
— Руби спит.
Он сам уложил ее в постель и подоткнул одеяло, защищая свою бесценную добычу от хищников. Теперь Руби — единственная ниточка, связывающая его с прежней, нормальной жизнью, которую он и вспоминал-то с трудом.
— Похоже, решение матери нравится ей не больше, чем тебе. — Луиза крутила на пальце обручальное кольцо. — Сбежав от Эрин, девочка ясно дала понять, с кем хочет остаться.
— Скажи это ее матери. — Роберт бросил взгляд в окно: на горизонте расплывалась бледная полоска. Что предложить гостье на рассвете? Яичницу? Чашку чая? Или чего-нибудь покрепче?
— Ну и что прикажешь делать, босс… — Луиза глянула на запястье и скорчила гримасу: забыла надеть часы, — в эту чертову рань?
— Ничего.
— Уточняю: ты платишь мне за то, чтобы я ничего не делала?
— Именно. Просто помоги дождаться. Результатов анализа ДНК, — добавил он, поймав недоуменный взгляд Луизы.